Нет, это безусловно не у всех, нет. Только у тех, кто, вытаскивая мамину помаду из сумки и смачно натирая ею губы с тихим внутренним визгом, потом по тем губам получал. У тех, кто с наслаждением разобрал радиоприемник и стоял в темном углу, иногда на коленях. У тех, кто с искренним удовольствием раскрасил обои и потом получил рукой, ремнем и словом крепким, хлестким, «воспитывающим». У тех, кто самозабвенно выводил закорючки и крючочки и получил два, неуд, красные всполохи и замечания в дневник.
У тех впечаталась на подкорке связь: удовольствие-наказание. И потом замереть, буквально не дыша, но сделать так, как всё-таки хочется, пока не обнаружили, не прикрикнули, не зыркнули, не прокомментировали, и не наказали в конце концов. Урвать свой кусочек удовольствия, свой кусочек счастья, из-за которого иногда, знаешь, ведь, что накажут, и всё равно.
А во «взрослом» мире оно потом как работает?
Не нравится работа, хочется уйти, но тут же мелькают картинки: вот уйду с работы в своё удовольствие, так тогда не будет денег, другой достойной работы. Ещё удовольствие не случилось, уже память предостерегает, подкидывает напоминания о наказаниях, сигналит остановиться. Не устраивают отношения и вообще не тот человек и нет любви, но сразу «лучше не найду и вдруг вообще больше никогда не выйду замуж» и лучше пусть грустно, но стабильно, чем в удовольствии, но в полной неизвестности сначала. Нет удовольствия — нет наказания.
И вот так подкрадывается желание, на цыпочках на ухо нашептывает: ммм, смотри, как будет хорошо, и радостно, и светло и в удовольствие, а мы в ответ ему: «Тсс! Тише! А лучше вообще молчи! Чтобы никто не услышал, не узнал и не наказал за своеволие, за свободу и за умение получать удовольствие. Тссссс!» Так появляется субличность под названием «жертва«.